Ответ Силам Света на предыдущий пост
Поскольку мне все равно придется оправдываться перед Вами, Дирфион, а предыдущий трэд распух и мешает ходить, я сделаю это здесь, ответив, по возможности, сразу на все вопросы. Тем более, что мой ответ не влезет в комментарий.
Для начала, извинюсь за то, что не ответила сразу. Это не пренебрежение, просто вчера у меня не было Интернета. В сеть вылезла только сейчас и сразу отвечаю.
Первое – почему именно такой выбор темы для иллюстрации. Заранее прошу прощения за куски ненавистной Вам книги, но без знания текста о котором, собственно, идет речь, наш разговор будет абсолютной бессмыслицей. Книгу Вы не читали, поэтому мне придется выковыривать из нее цитаты, порой огромные. Еще раз извиняюсь за причиненные неудобства.
"Когда крик Вилварина сорвался и умолк, когда смолкло и чавканье волчицы, когда она протиснулась в отвор и снова исчезла надолго, Финрод закрыл глаза, опустился на колени и остался наедине со своей болью.
Боль имела форму. Он изваял бы ее из обсидиана - изломанное, взорванное изнутри нечто, сплошные острые грани, иглы и лезвия - и переход в тяжкое, тягучее, тяжелое, черное...
Боль имела вес - руки выламывались из суставов, подкашивались ноги.
Боль имела вкус и запах - вкус рвотной желчи, запах крови.
Она была вещественна - а значит, преодолима.
Финрод боролся.
Это был обычный для него способ справляться со страхом перед неизвестным - придать неизвестному форму, осознать как нечто зримое, вещественное. Он любил, размышляя, разминать в руках комок воска или водить грифелем по доске - то, что выходило из-под его рук, зачастую было странно на вид и не проживало долее минуты - ему хватало этого времени, чтобы рассмотреть ту форму, которую неизвестное обрело. Проникнуть в суть, познать взаимосвязь - после этого страх отступал перед восхищением многообразием и великолепием форм бытия...
Осознать... Он стал тем, кого называют Мастером - в тот день, когда его руки стали таким же инструментом мышления, как и его разум.
Он научился придавать страстям форму, его резец повторял не только движения тела - движения души, его руки прощупывали в воске, глине или алебастре чьи-то черты - прокладывая дорогу от чужой души к его душе, он отображал лицо и тело - но постигал разум.
Его руки...
Сейчас они могли нащупать только форму боли."
Простите, но я, по сути, пыталась сделать тоже самое.
Пусть мне еще очень далеко до Мастера, но я рисую то, что чувствую. То, что приходит извне и находит отклик в моей душе.
Сейчас мне самой настолько плохо (так уж сложилось, это не обсуждается), что эта сцена - единственное, что легло под руку. В некотором роде, Финрод здесь – я сама. Я приблизительно также себя ощущаю сейчас, правда страдания мои нематериального плана и, безусловно, заслужены.
Я не пытаюсь подобным образом оправдаться – я всего лишь объясняю, почему именно эта сцена – одна из страшнейших в книге. Когда читала – запивала виски слезами и соплями или наоборот, не помню, но потрясение было дичайшим. Боль осталась. Сейчас она нашла свою форму.
Второе.
О пресловутом северном мужестве.
Как верно заметил Вам Лазарус Лонг, это иллюстрация к книге, а не самостоятельное произведение. Будучи вырвана из контекста, она теряет смысл. Это один из излюбленных приемов Моргота – показать кусочек кошмарной правды без продолжения, лишить надежды.
Здесь Саурон победил, Вы правы, но я читала книгу, в отличие от Вас, и я помню, что последует за этой сценой.
«Финрода пытать до моего возвращения или до особого приказа, но так, чтобы его жизнь была вне опасности. Прочих эльфов пытать, но только единожды, в глазах Финрода, а потом - в волчью яму.»
Сцена нарисованная здесь – только начало его мучений. Начало бесконечной вереницы пыток, которые ему достанет силы выдержать. Более того, дойдя до конца, сохранить в себе живую Эстель и память о Долге.
«Один раз за эти четверо суток он уже попытался исцелить свои руки - и потерпел поражение: боль оказалась слишком сильной. Финрод надолго потерял сознание, потому что до конца не хотел отступать.»
Память настолько живую, что ему достанет безумия продолжать бороться даже в этом безнадежном положении. Преодолевая чудовищную боль, он срастит изломанные кости, необратимо искалечив себе руки, лишь для того, чтобы сделать свое тело орудием в руках Судьбы. Тараном, который пробьет стену Рока Нолдор, но разобьется сам.
"Саурон лишил его власти над всем, что было вовне его, но над собой Финрод по-прежнему был властен. И он знал, что именно совершит, когда заживит руки и сумеет открыть те тайные кладовые своей силы, которых нельзя касаться без крайней нужды.
Здесь не было воздуха и света, но кругом был камень, а в нескольких футах, за стеной пещеры, бежал Сирион. Эльфа невозможно лишить доступа к Стихиям Арды, как бы ни старался Моргот это сделать. Сила Аулэ и сила Ульмо должны ему помочь - он не сомневался в том, что сумеет воззвать к ним и получит согласие.
Но, проходя через него, эти силы сожгут его плоть. Он сделает больше, чем может вынести hroa - и расплатится за это жизнью. У него была всего одна попытка. Всего одна…"
Возможно, я ни черта не понимаю в этом самом мужестве, но что это, если не оно?
Вы, конечно, возразите, что это лишь препохабный фанфик, а у Толкиена ничего подобного нет, и опять приведете мне роскошную цитату на языке, которым я не владею, но позвольте заметить.
Сильмариллион – эпос. Если в нем чего-то не сказано, не значит, что этого не было. Я уже писала однажды пост об эпосах, ни к чему хорошему это, правда, не привело, но смысл остается тот же. Если Профессор не написал, что эльфов пытали, это еще не значит, что их ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не пытали. Ведь, насколько я помню, в оригинале имя Финрода неизвестно Саурону. Может быть я дура и садистка, но мне кажется странным, если бы тот, кого Толкиен повсеместно называет палачом и садистом, не попытался под пыткой узнать кто перед ним и зачем он пришел.
Здесь у нас назревает продолжение нашего спора о материальности мира Арды. Игра в верю-не верю.
Я ни в коем случае не хочу оскорбить Вас, Дирфион, но у меня складывается впечатление, что Арда для Вас все же лишь сказка. Красивая, печальная сказка, легенда, дающая отдохновение душе и надежду сердцу, но не более. Возможность убежать от реальности этого мира, прикрывшись красотой и недостижимым мужеством.
Вы с такой яростью бросаетесь крушить любую попытку огрубить и материализовать этот мир, что у меня возникает законный вопрос – что же Вы будете делать, когда туда попадете?
Я имела возможность оценить Вашу самоотдачу и любовь к делу, которым Вы занимаетесь, я преклоняюсь перед Вашим игровым талантом, но боюсь, в Арде все будет немножко не так красиво. Совсем чуточку.
Мечи будут острыми, кандалы тяжелыми, а враг не остановит руку в миллиметре от Вашего лица. На то, чтобы пафосно изогнуться и произнести речь, может просто не хватить времени, а под пыткой декламировать стихи не очень удобно. Да и палачи не всегда хорошо воспитаны – могут и зубы выбить.
У той же ненавистной Вам Брилевой, Финрод более смерти боится, что попадет в плен и не выдержит пыток. Ай-яй-яй… как некрасиво бояться. Где же мужество, где доблесть? Большой мальчик, а боится боли.
Быть может оттого он боится, что знает этой грубой физической боли реальную цену? Понимает, что это будет совсем не красиво, не величественно и даже не эпично?
Я нарисовала боль. Такую, как она есть. Возможно, даже вероятней всего, я недотянула картинку, и реальность куда страшнее. Это уже проблема недостатка у меня таланта и мастерства. Впрочем, и у моей психики есть предел, искать его мне пока не очень хочется.
Я нарисовала ее потому, что она есть и закрыв глаза, от нее не избавишься. Это такая же неотъемлемая часть мира, как красивые слова и великие подвиги. И глядя прямо в глаза этой боли, можно чему-нибудь научиться. При условии, что хочешь учиться и понимать происходящее, а не тешишь душу лишь тем, что приятно.
Научиться ненависти к палачу, например, неприятию насилия или милосердию.
И тут уже Вы правы, неважно, как зовут того, кто улыбается, склонившись над искаженным лицом, и еще менее важно, как зовут того, кто изогнулся под пыткой.
Это Палач и Жертва. Не более того.
И я буду считать, что рисунок мне удался, раз вижу комментарии вроде:
"Сау сразу же захотелось убить. И еще труп ногами попинать:(
На все остальное смотреть просто не могу:((("
"Я вижу прекрасно реализованный образ из книги . Я вижу лицо настолько отталкивающее в своём высокомерии и лживости ,что прочитав одну из первых сцен с описанием его , я почуствовал как моторная память рук , с готовностью , вспомнила как спускать курок.
Медленно , плавно - задерживая дыхание и считая до 23 (чтобы не дернуть курок ,сбивая прицел),что бы наверняка"
Если в это лицо хочется вцепиться от ненависти, значит я верно передала смысл действия. Именно это и было моей целью, собственно.
Для начала, извинюсь за то, что не ответила сразу. Это не пренебрежение, просто вчера у меня не было Интернета. В сеть вылезла только сейчас и сразу отвечаю.
Первое – почему именно такой выбор темы для иллюстрации. Заранее прошу прощения за куски ненавистной Вам книги, но без знания текста о котором, собственно, идет речь, наш разговор будет абсолютной бессмыслицей. Книгу Вы не читали, поэтому мне придется выковыривать из нее цитаты, порой огромные. Еще раз извиняюсь за причиненные неудобства.
"Когда крик Вилварина сорвался и умолк, когда смолкло и чавканье волчицы, когда она протиснулась в отвор и снова исчезла надолго, Финрод закрыл глаза, опустился на колени и остался наедине со своей болью.
Боль имела форму. Он изваял бы ее из обсидиана - изломанное, взорванное изнутри нечто, сплошные острые грани, иглы и лезвия - и переход в тяжкое, тягучее, тяжелое, черное...
Боль имела вес - руки выламывались из суставов, подкашивались ноги.
Боль имела вкус и запах - вкус рвотной желчи, запах крови.
Она была вещественна - а значит, преодолима.
Финрод боролся.
Это был обычный для него способ справляться со страхом перед неизвестным - придать неизвестному форму, осознать как нечто зримое, вещественное. Он любил, размышляя, разминать в руках комок воска или водить грифелем по доске - то, что выходило из-под его рук, зачастую было странно на вид и не проживало долее минуты - ему хватало этого времени, чтобы рассмотреть ту форму, которую неизвестное обрело. Проникнуть в суть, познать взаимосвязь - после этого страх отступал перед восхищением многообразием и великолепием форм бытия...
Осознать... Он стал тем, кого называют Мастером - в тот день, когда его руки стали таким же инструментом мышления, как и его разум.
Он научился придавать страстям форму, его резец повторял не только движения тела - движения души, его руки прощупывали в воске, глине или алебастре чьи-то черты - прокладывая дорогу от чужой души к его душе, он отображал лицо и тело - но постигал разум.
Его руки...
Сейчас они могли нащупать только форму боли."
Простите, но я, по сути, пыталась сделать тоже самое.
Пусть мне еще очень далеко до Мастера, но я рисую то, что чувствую. То, что приходит извне и находит отклик в моей душе.
Сейчас мне самой настолько плохо (так уж сложилось, это не обсуждается), что эта сцена - единственное, что легло под руку. В некотором роде, Финрод здесь – я сама. Я приблизительно также себя ощущаю сейчас, правда страдания мои нематериального плана и, безусловно, заслужены.
Я не пытаюсь подобным образом оправдаться – я всего лишь объясняю, почему именно эта сцена – одна из страшнейших в книге. Когда читала – запивала виски слезами и соплями или наоборот, не помню, но потрясение было дичайшим. Боль осталась. Сейчас она нашла свою форму.
Второе.
О пресловутом северном мужестве.
Как верно заметил Вам Лазарус Лонг, это иллюстрация к книге, а не самостоятельное произведение. Будучи вырвана из контекста, она теряет смысл. Это один из излюбленных приемов Моргота – показать кусочек кошмарной правды без продолжения, лишить надежды.
Здесь Саурон победил, Вы правы, но я читала книгу, в отличие от Вас, и я помню, что последует за этой сценой.
«Финрода пытать до моего возвращения или до особого приказа, но так, чтобы его жизнь была вне опасности. Прочих эльфов пытать, но только единожды, в глазах Финрода, а потом - в волчью яму.»
Сцена нарисованная здесь – только начало его мучений. Начало бесконечной вереницы пыток, которые ему достанет силы выдержать. Более того, дойдя до конца, сохранить в себе живую Эстель и память о Долге.
«Один раз за эти четверо суток он уже попытался исцелить свои руки - и потерпел поражение: боль оказалась слишком сильной. Финрод надолго потерял сознание, потому что до конца не хотел отступать.»
Память настолько живую, что ему достанет безумия продолжать бороться даже в этом безнадежном положении. Преодолевая чудовищную боль, он срастит изломанные кости, необратимо искалечив себе руки, лишь для того, чтобы сделать свое тело орудием в руках Судьбы. Тараном, который пробьет стену Рока Нолдор, но разобьется сам.
"Саурон лишил его власти над всем, что было вовне его, но над собой Финрод по-прежнему был властен. И он знал, что именно совершит, когда заживит руки и сумеет открыть те тайные кладовые своей силы, которых нельзя касаться без крайней нужды.
Здесь не было воздуха и света, но кругом был камень, а в нескольких футах, за стеной пещеры, бежал Сирион. Эльфа невозможно лишить доступа к Стихиям Арды, как бы ни старался Моргот это сделать. Сила Аулэ и сила Ульмо должны ему помочь - он не сомневался в том, что сумеет воззвать к ним и получит согласие.
Но, проходя через него, эти силы сожгут его плоть. Он сделает больше, чем может вынести hroa - и расплатится за это жизнью. У него была всего одна попытка. Всего одна…"
Возможно, я ни черта не понимаю в этом самом мужестве, но что это, если не оно?
Вы, конечно, возразите, что это лишь препохабный фанфик, а у Толкиена ничего подобного нет, и опять приведете мне роскошную цитату на языке, которым я не владею, но позвольте заметить.
Сильмариллион – эпос. Если в нем чего-то не сказано, не значит, что этого не было. Я уже писала однажды пост об эпосах, ни к чему хорошему это, правда, не привело, но смысл остается тот же. Если Профессор не написал, что эльфов пытали, это еще не значит, что их ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не пытали. Ведь, насколько я помню, в оригинале имя Финрода неизвестно Саурону. Может быть я дура и садистка, но мне кажется странным, если бы тот, кого Толкиен повсеместно называет палачом и садистом, не попытался под пыткой узнать кто перед ним и зачем он пришел.
Здесь у нас назревает продолжение нашего спора о материальности мира Арды. Игра в верю-не верю.
Я ни в коем случае не хочу оскорбить Вас, Дирфион, но у меня складывается впечатление, что Арда для Вас все же лишь сказка. Красивая, печальная сказка, легенда, дающая отдохновение душе и надежду сердцу, но не более. Возможность убежать от реальности этого мира, прикрывшись красотой и недостижимым мужеством.
Вы с такой яростью бросаетесь крушить любую попытку огрубить и материализовать этот мир, что у меня возникает законный вопрос – что же Вы будете делать, когда туда попадете?
Я имела возможность оценить Вашу самоотдачу и любовь к делу, которым Вы занимаетесь, я преклоняюсь перед Вашим игровым талантом, но боюсь, в Арде все будет немножко не так красиво. Совсем чуточку.
Мечи будут острыми, кандалы тяжелыми, а враг не остановит руку в миллиметре от Вашего лица. На то, чтобы пафосно изогнуться и произнести речь, может просто не хватить времени, а под пыткой декламировать стихи не очень удобно. Да и палачи не всегда хорошо воспитаны – могут и зубы выбить.
У той же ненавистной Вам Брилевой, Финрод более смерти боится, что попадет в плен и не выдержит пыток. Ай-яй-яй… как некрасиво бояться. Где же мужество, где доблесть? Большой мальчик, а боится боли.
Быть может оттого он боится, что знает этой грубой физической боли реальную цену? Понимает, что это будет совсем не красиво, не величественно и даже не эпично?
Я нарисовала боль. Такую, как она есть. Возможно, даже вероятней всего, я недотянула картинку, и реальность куда страшнее. Это уже проблема недостатка у меня таланта и мастерства. Впрочем, и у моей психики есть предел, искать его мне пока не очень хочется.
Я нарисовала ее потому, что она есть и закрыв глаза, от нее не избавишься. Это такая же неотъемлемая часть мира, как красивые слова и великие подвиги. И глядя прямо в глаза этой боли, можно чему-нибудь научиться. При условии, что хочешь учиться и понимать происходящее, а не тешишь душу лишь тем, что приятно.
Научиться ненависти к палачу, например, неприятию насилия или милосердию.
И тут уже Вы правы, неважно, как зовут того, кто улыбается, склонившись над искаженным лицом, и еще менее важно, как зовут того, кто изогнулся под пыткой.
Это Палач и Жертва. Не более того.
И я буду считать, что рисунок мне удался, раз вижу комментарии вроде:
"Сау сразу же захотелось убить. И еще труп ногами попинать:(
На все остальное смотреть просто не могу:((("
"Я вижу прекрасно реализованный образ из книги . Я вижу лицо настолько отталкивающее в своём высокомерии и лживости ,что прочитав одну из первых сцен с описанием его , я почуствовал как моторная память рук , с готовностью , вспомнила как спускать курок.
Медленно , плавно - задерживая дыхание и считая до 23 (чтобы не дернуть курок ,сбивая прицел),что бы наверняка"
Если в это лицо хочется вцепиться от ненависти, значит я верно передала смысл действия. Именно это и было моей целью, собственно.
no subject
Я не могла показать лицо Инголдо, мне это просто в голову не пришло и не уложилось бы в ней.
В этот момент он некрасив, он ужасен, страшен, потому что лицо, искаженное мукой не бывает красивым. Боль противоестественна. И это еще один кол в грудь палачу - тот, кто способен исказить Красоту, Прекраснейшего заставить так страдать, чтобы его лицо стало ему самому чужим - повинен смерти.
Я не могла показать его лицо. Это слишком интимно, куда интимнее, чем его обнаженный половой орган. Он сам не хотел бы, чтобы это лицо кто-то увидел, и вот он, второй кол - беспомощность, бессилие отвернуться, взгляд палача, который видит твою боль и наслаждается ей.
К слову сказать, если бы я хотела нарисовать страдания именно Финрода, да еще так, чтобы вы сжимались у мониторов, я выбрала бы другую цитату:
"Золотая голова поникла. Мелкие, как морось на стекле, капли пота на лбу, на висках и над верхней губой, собирались в более крупные и текли по лицу эльфа."
Это опять был бы портрет. Это было бы крупно взятое лицо Финрода, как ты говоришь, упавшее на нас, с сильно искаженным ракурсом, взятым снизу вверх. Саурона там вообще бы не было, нехрен ему там делать, там было бы только это лицо, с безумным, застывшим взглядом, раздувающимися ноздрями, искусанные в кровь губы приоткрыты, а влажные волосы облепляют лицо, залитое потом, подлыми, неподконтрольными слезами и кровью.
И он был бы красив. Невероятно, мучительно красив и от его красоты и боли хотелось бы рыдать.
Только вот этот рисунок я, кажется, не осилю. Тут уже в моем доме не хватит валерьянки.
no subject
(Anonymous) 2007-08-27 11:32 pm (UTC)(link)И ничего, ничего, ничего с этим нельзя сделать, блинннн!
Дайте валерьянки, што ли...
И как ты это рисуешь, Туулики, это же сколько сил-то надо...
*под нос*
А про чувства Амариэ в описываемый период Лейтиан я писать не буду никогда. Либо слажаю, либо вынесут меня вперед ногами от таких экзерсисов...
Амарин
no subject
no subject
Хотя очень бы хотелось, причем так нарисовать, чтоб была видна Эстель несмотря ни на что.